Белый снег – Восточный ветер [litres] - Иосиф Борисович Линдер

Замойского еще по Москве.

В далеком 1906 году молоденький фотограф Марик Замойский по глупости путался с большевиками, но вскоре попался на хранении марксистской литературы. На допросе он лил перед жандармами крокодиловы слезы, клялся в любви к Государю Императору и, разумеется, сдал всех своих подельников. Таких, как он, после Первой русской революции были сотни, но Дулепов, уже тогда разглядев в нем большую сволочь, взял его на работу тайным осведомителем.

Послетрех месяцев отсидки Замойский, которому слепили образ «сочувствующего», вышел на волю и стал работать на два фронта. На выделенные ему деньги он открыл в Замоскворечье небольшую фотостудию. Дела быстро шли в гору. К месту сказать, фотографом он был от бога. За два с небольшим года тщедушный Марик превратился в респектабельного Марка Соломоновича, а его студия стала бойким местом. Большевики назначали в ней явки и хранили нелегальную литературу, в подвале студии даже стоял небольшой гектограф для изготовления листовок. Не внакладе оказалась и охранка – осведомитель Портретист отрабатывал свои деньги на совесть. Ктому же он снабжал хозяев первоклассными фотографиями, на большевиков была заведена целая картотека.

Так продолжалось до февраля семнадцатого, а потом все пошло кувырком. Замойский вовремя почувствовал, что запахло жареным, и, бросив все, бежал в Сибирь. На время его следы потерялись, но в ноябре восемнадцатого он объявился в правительстве у Колчака. В девятнадцатом, когда Колчак бежал из Омска в Иркутск, где был взят под охрану чехословацкими войсками, а позже расстрелян, Замойский снова залег на дно. В Сибири он не остался, скитался по Монголии и Китаю, пока судьба не свела его с Дулеповым. Все вернулось на круги своя…

В студии было немноголюдно. Помощник Замойского любезничал с двумя молоденькими барышнями-китаянками, в углу пожилая русская пара листала фотоальбомы. Марк Соломонович встретил Ясновского дежурной улыбкой и предложил подождать в задней комнате. Ясновский охотно согласился. Для доверенных клиентов там держалась особая коллекция фотографий – порнографическая. Идея создания такой коллекции принадлежала Дулепову, который считал, что на греховных страстях можно хорошо сыграть в случае необходимости.

Ротмистр сбросил пальто и первым делом залез в шкаф. Там были приготовлены бутылка водки и тарелка с нарезанной крупными кусками вяленой ветчиной. К приему Тихого все было готово.

Разговор предстоял нелегкий, в случае провала Тихий рисковал поплатиться головой – большевики беспощадно расправлялась с предателями и провокаторами. За последнее время контрразведка потеряла двух опытных агентов, чьи обезображенные тела были выловлены в Сунгари, поэтому Ясновский прокручивал в уме возможные аргументы, способные склонить Тихого к выполнению непростого задания.

Награда? Ну уж нет! Тихий не в том возрасте, когда подобные побрякушки могут прельстить.

Повышение по службе? Может быть… Но на карьеру он, похоже, давно наплевал.

Деньги? Деньги – хорошая вещь, но Тихий их спустит очень быстро и потребует еще. На такого бабника не напасешься…

Надежный паспорт и билет в Америку, чтобы выбраться из этой китайской помойки?

Что же еще?

Ясновский потянулся к пухлому альбому. Ага, есть свеженькие карточки… Замойский знает, чем зацепить мужика. На седьмой странице просто роскошная блондинка. Пышная грудь, крепкие округлые бедра и многообещающая родинка над пупком… Не хуже и эта, на двенадцатой… И эта, на тридцать шестой… Ротмистр все больше распалялся. Из ступора его вывел скрип двери. В комнату вошел Тихий.

Бывший штабс-капитан, несмотря на годы, сохранил отличную выправку. Костюм сидел как влитой. Ухоженная бородка, тонкая ниточка усов – все выдавало в нем потомственного аристократа. Поздоровавшись, он бросил взгляд на альбом и, снисходительно улыбаясь, спросил:

– Может, я не вовремя, Вадим Петрович?

Тот раздраженно буркнул:

– Все шутите, капитан.

– Нет, не шучу. Вы бы лучше хоть раз закатились к мадам Нарусовой. У нее таки едевочки сладкие, а какие затейницы – любая ваша фантазия будет исполнена незамедлительно!

– Кончайте ерничать, капитан, в вашем возрасте пора думать о высоком.

– О высоком, говорите? А где оно, высокое? – отмахнулся Тихий. – Я вас понимаю, Вадим. Здесь, на китайской помойке, любоваться красивыми женщинами – это последнее, что нам остается.

– Ну зачем так трагически? Жизнь продолжается! – попытался прекратить неприятный разговор Ясновский. – Давайте-ка выпьем!

Тихий сам налил себе водку, выпил и, не закусывая, потянулся за папиросами. Закурив, он сказал:

– Какая жизнь, Вадим? Проклятый семнадцатый год превратил в ничто все наши прежние идеалы. Дворянская честь, офицерский долг на поверку оказались пустым звуком. Сначала мы предали нашего царя, затем предали идею его освобождения, неоднократно разворовав деньги на его освобождение, затем предали и самих себя, превратились в обыкновенных бандитов. Бог?! Отечество?! Государь, помазанник Божий?! Чушь собачья! Где мы были в восемнадцатом, когда расстреливали Государя? Где мы были раньше, в семнадцатом, когда приняли его отречение? Ура Керенскому кричали? Грызлись за мифическую власть, как за сахарную кость? Догрызлись, господа! Сиволапый мужик, скот, вышвырнул нас из России, как мусор. Как дерьмо! Как…

– Перестаньте, капитан, зачем сейчас ворошить прошлое, это пустое, – попытался остановить его Ясновский. – Наше будущее зависит от нас, вот о чем надо подумать…

– Будущее? Какое будущее, ротмистр? О чем вы говорите, у нас его просто нет! – Голос Тихого дрогнул. – Вспомните Владивосток! Красные только показались на сопках, а эти японские вояки вместе с нашими вождями, прихватив золотишко, первыми рванули в порт. До сих пор перед глазами стоит, как они пулеметами прокладывали себе дорогу. А потом… Лагеря для интернированных, грошовые номера в завшивленных гостиницах, предательство друзей и беспробудное пьянство. Нет, нам никогда не вырваться из этого дерьма!

– Вырвемся! И тогда… – Лицо ротмистра исказила злобная гримаса, голос завибрировал. – И тогда мы загоним в стойло большевистское быдло! Мы им все припомним! Краснопузые комиссары и их партийные шлюхи, заводская рвань и сиволапое мужичье расплатятся за то, что сотворили с нами и с нашей Россией!

– Оставьте этот бред для газетчиков из «Нашего пути», истеричных дам и квасных патриотов, – усмехнулся Тихий. – Давайте смотреть правде в глаза. Нашим японским друзьям глубоко наплевать на вас, на меня и на Россию. Все до банальности просто – они платят деньги, а мы их отрабатываем.

– Ну вы и циник, капитан, – поразился Ясновский. – Признаться, не ожидал.

– Но и вы не лучше меня, – парировал Тихий. – Мы оба давно продались дьяволу. Покупаем и растлеваем души своих соотечественников, заставляем их доносить друг на друга, совращаем жен и вынуждаем их следить за собственными мужьями. Презренный металл – вот наш единственный бог! Или, может быть, вы бросите все это и пойдете грузчиком на пристань? Нет, дорогой, не пойдете! Сдавать японцам своих же, русских, какими бы они ни были, гораздо прибыльнее,